... Чего не может представить воображение, особливо живое и вместе
уродливое? Почему не вообразить, например, черное белым, круглое
четырехугольным, сумму всех углов в прямолинейном треугольнике меньшею
двух прямых... Очень, очень можно, хотя для разума все это и непонятно.
... Почему бы вместо заглавия: о началах геометрии, не написать, например,
Сатира на геометрию, Карикатура на геометрию, или что-нибудь
подобное?..
ИЗ ФЕЛЬЕТОНА В ЖУРНАЛЕ «СЫН ОТЕЧЕСТВА» № 41 ЗА 1834 ГОД
РАЗГОВОР МЕЖДУ ПОЭТОМ И ЖУРНАЛИСТОМ
— Я рад вас видеть, господин Поэт.
Вы принесли стихи в журнал к нам?
— Нет.
Печатайте вралей присяжных прочих.
Я «Критику» журнальную прочел,
где, славного ученого пороча,
свое скрыть имя автор предпочел.
Лишь буквы две в конце статьи поставил.
«С.С.» Чего же испугался он?
— Помилуйте, обычный фельетон.
— Нет, не обычный. Против всяких правил!
Понятных между честными людьми!
Что Личность уважать должны, к примеру.
— Фельетониста в суд или к барьеру?
Но вам что до ученых, черт возьми!
Ведь путают людей! Простые вещи
так затуманят, просто нету сил.
И надо б написать еще похлеще!
— Он не насмешек ваших заслужил.
И, может быть, из множества имен,
кому вы восхваленья расточали,
хотя б одно останется едва ли.
Его же вспомнят.
— Что вам дался он?!
— Давно мне ясен тайный псевдоним:
Сыч Строкоплюев. Виделся я с ним!
ГЕОМЕТРИЯ И МИНИСТР
Министр прочел в журнале фельетон.
Задумался. Потом воскликнул он:
— Профессора изобретают чушь!
Наставники младых, незрелых душ
должны служить примером почитанья
учебных истин. Этому ж название
поступку — вольнодумство. А по мне,
Рылеева достаточно вполне.
И тут ниспровержение основ!
Хоть бунт математический и нов!
Мне этот ректор был представлен. Я
считал его достойным чрезвычайно —
иль геометрия особая статья?
Послать о нем запрос! Немедля! Тайный!..
И через месяц секретарь принес
письмо:
— Ответ-с на ваш запрос.
— К его поступкам мы отыщем ключ, —
сказал министр и разломил сургуч.
«Заверить вас я искренне могу:
Отечество в его лице слугу
приобрело, и в том сомненья нет.
При нем Казанский университет
известен стал, и точные науки
он взял в свои уверенные руки.
Он математик, физик, астроном,
и предан государю он во всем.
Хотя порой задумчив так бывает,
что никого вокруг не замечает.
А что касаемо вопроса параллелей,
то чудаком слывет он среди нас...»
Министр был успокоен:
— В самом деле,
напрасно волновался в этот раз.
Ведь он благонадежности пример,
и главное — не ре-во-лю-цьо-нер!
И все-таки министры проглядели...
Ведь главный труд его о параллелях —
то революция... То был вперед рывок.
В двадцатый век. Понять министр не смог,
и многие увидеть не сумели...
А математика отправили в отставку.
Забытый всеми, быстро угасал.
Ослеп. Но труд упрямо диктовал,
внося то добавленья, то поправку...
О чем он думал
в свой последний час?
Быть может, о пространствах
беспредельных,
где нет привычных людям
параллельных,
иль думал он о будущем,
о нас?
И физика в дальнейшем подтвердила:
теория его не миф, не сон.
Луч света не прямой — вблизи светила
он силой тяготенья искривлен.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Разговор великого немецкого математика Гаусса со своим коллегой
Гаусс
Вот этот труд —
скрывать я не привык
пред вами правду —
мне по мыслям близкий.
Чтобы прочесть «Казанские записки»,
я даже русский выучил язык.
Я сам так думаю.
Математик
Вы думаете?
Гаусс
Да.
Причем давно Эвклидовы основы
подверг сомненью;
но о том ни слова
в печать не просочится никогда.
Представлю лишь толпы звериный рык...
Математик
Но вы великий.
Гаусс
Я уже старик.
Подумаю, что ждать меня могло...
Родился рано он.
Не повезло.
Вы о словах моих
нигде ни звука.
Математик
Но ведь поддержка ваша
для него, хоть слово...
Гаусс
Не могу ни одного.
Его судьба — всем смельчакам
наука.
Вот пишет он, обиды не тая,
что высмеян в каком-то там журнале...
Его судьбу вполне представил я,
ну а помочь смогу ему едва ли...
Ученый Гаусс, времени невольник,
хоть в круг вписал семнадцатиугольник,
но здесь ошибся. Мир его осудит...
А в письмах Гаусса все истину найдут.
О Лобачевском сразу вспомнят тут...
А Лобачевского в живых уже не будет.