Информация о материале

Просмотров: 141

* * *

На палубе разбойничьего брига
Лежал я, истомленный лихорадкой,
И пить просил. А белокурый юнга,
Швырнув недопитой бутылкой в чайку,
Легко переступил через меня.
Тяжелый полдень прожигал мне веки,
Я жмурился от блеска желтых досок,
Где быстро высыхала лужа крови,
Которую мы не успели вымыть
И отскоблить обломками ножа.
Неповоротливый и сладко-липкий
Язык заткнул меня, как пробка флягу,
И тщетно я повил хоть каплю влаги,
Хоть слабое дыхание бананов,
Летящее с Проклятых островов.
Вчера, как выволокли из каюты,
Так и оставили лежать на баке,
Гнилой сухарь сегодня бросил боцман
И сам налил разбавленную виски
В потрескавшуюся мою гортань.
Измученный, я начинаю бредить,
И снится мне, что снег идет в Бретани
И Жан, постукивая деревяшкой,
Плетется в старую каменоломню,
А в церкви слепнет узкое окно.
1919 г.

Всеволод Рождественский

Информация о материале

Просмотров: 124

КОРСАР

В коридоре сторож с самострелом.
Я в цепях корсара узнаю.
На полу своей темницы мелом
Начертил он узкую ладью.
Стал в нее, о грозовом просторе,
О холодных звездных небесах
Долго думал, и пустое море
Застонало в четырех стенах.
Ярче расцветающего перца
Абордажа праздничная страсть,
Первая граната в самом сердце
У него разорвалась.
Вскрикнул он и, вытянулся. Тише
Маятник в груди его стучит.
Бьет закат, и пробегают мыши
По диагонали серых плит.
Все свершил он в мире небогатом,
И идет душа его теперь
Черным многопарусным фрегатом
Через плотно запертую дверь.
Между 1923 и 1926 гг.

Всеволод Рождественский

Информация о материале

Просмотров: 166

КОЛОКОЛА САН-БЛАСА

Что колокола Сан-Бласа
Говорят судам на трассе
Мазатлан - далекий юг?
Лишь прибрежный шум прибоя
Слышит судно в них любое,
Слышит шкипер, моря друг.
Для меня же, фантазера,
Явь и грезы, как озера,
Различавшего едва,
Колокольный звон Сан-Бласа
Дикой музыкой казался
И звучнее, чем слова.
Это голос церкви, веры;
Старцы, девы, кавалеры
Сердцем слышат звук и тон,
Всем един, для всех он разный,
Каждый - смысл разнообразный
В этот вкладывает звон.
То - Былого голос медный,
Века, что царил победный,
Власти жесткой, гневных сил;
Флаг Испании кумиром
Реял здесь, над этим миром,
Где владыкой пастор был.
Где ж часовня, что взирала
На портовый город с вала?
В прах рассыпалась она;
Под дубовыми столбами
Ветр качнет колоколами,
Медь их ржавчиной больна.
И звонят они устало:
«Старой веры, знать, не стало,
Вера новая взошла,
Та, что нас не защитила,
Ветру и дождям открыла,
Кровлю с башни содрала.
А давно ль в чести мы, были,
В стенах с кровлею звонили,
Был далеко слышен звон;
Возле нас кружили стаи
Белых чаек, в небе тая,
Как святые без имен.
Ах, святые! Где вы нынче?
Честь забыта и обычай.
Спите вы или мертвы?
Вот и миссия святая
Разрушается - пустая,
Арендатор - клок травы.
О, вернитесь к нам обратно,
Дни былые, троекратно
Возвращая свет, что свят;
Мало к вере устремленья,
Пламенных сердец и рвенья,
Рук, что строят и творят.
Вновь с высокой колокольни
Мы пошлем над миром дольним
Звон, ведь мы еще сильны;
Как изгнанники из ссылки
Возвратясь, мы грянем пылко:
«Лишь священник - князь страны!»
О, колокола Сан-Бласа,
Вы взываете напрасно!
Глухо Прошлое к мольбе;
Мрак ночной оставив где-то,
Мир, вращаясь в сфере света,
Этот свет обрел в себе.

Генри Лонгфелло (перевод А. Спаль)

Информация о материале

Просмотров: 173

ГОЛЛАНДСКАЯ КАРТИНА

Симон Данса встречает родная земля.
Был он грозным пиратом, прославленным
в мире,
Сжег в Испании бороду у короля,
Заманил он аббата на борт корабля,
Чтоб продать его в рабство в Алжире.
В доме возле Мааса, где флюгер перо
Среди крыш островерхих развеял, как пламя,
Есть награбленных кубков и блюд серебро,
Кладовых монастырских и замков добро,
И ковры, что расшиты шелками.
А в саду, где алеет над грядкой тюльпан,
У реки с величавым и тихим теченьем,
В шапке мавра, в загаре полуденных стран,
Коренастый и крепкий старик капитан
Предается воскресшим виденьям.
Вспоминает с усмешкой, как ввергнут в беду
Был испанский король, побледневший
от страха,-
И на турок похожи тюльпаны в саду,
А безмолвный садовник, копавший гряду,
Чем-то сразу напомнил монаха.
Эти мельницы там, средь болотных лугов,
В сероватом тумане вечернего часа –
Словно башни испанских приморских xoлмов
С бородатою стражей средь острых зубцов,-
Хоть пред ним только воды Мааса.
В дни, когда все затянет осенним дождем,
С трубкой длинной он долго сидит у камина,
И друзья-моряки собираются в дом –
В эспаньолках, седые, с суровым лицом,
Кольцах, блещущих каплей рубина.
Так сидят они в мраке, в дождливые дни
Иль в мерцающем отблеске ночи осенней.
По рисунку, по цвету в неясной тени
На полотна Рембрандта похожи они
Пред камином в игре светотени.
О счастливых, несчастных сраженьях давно
Их беседа ведется, как прежде бывало.
Таррагоны янтарное, цедят вино –
При набегах у грандов добыто оно
Иль из тьмы монастырских подвалов.
Беспокойно шагает он взад и вперед
В низком зале, вечернею мглою объятом,
Как корабль, что, тоскуя, на якоре ждет,
И колышется в мерном движении вод,
И скрипит напряженным канатом.
Вновь таинственный зов долетает сквозь тьму,
Голос ветра и глухо шумящего моря;
Он зовет его, манит и шепчет ему:
«Симой Данс! Что же медлишь ты здесь?
Почему?
В путь со мной собирайся, не споря!»
И пирату уже ненавистна земля.
Гул морской перед ним все вольнее и шире.
Вспомнил он, как пришлось подпалить короля,
Взять обманом аббата на борт корабля
И продать его в рабство в Алжире.

Генри Лонгфелло (перевод Вс. Рождественского)